Ольга Маслова. Из цикла стихов "Невесомость слова"

Ак-ком-па-не-мент...
Не-пока-не-мне
Не-пока-немне...
Апокали... мне...
Ак-ком-па-не-мент...
Со - звучащих слов...
Ритмов нежный фон
И ненужных рифм
Ак - ком - па - не - мент
Музыки стихов
Проникает в дом,
Где творю свой миф.
Ак-ком-па-не-мент...
Словно лёгкий стыд...
Словно тихий сон,
Еле слышный вздох.
В воздухе разлит
Нежный перезвон
Будто не моих,
Но чудесных строк.
Ак-ком-па-не-мент...
Часть моей души...
И банальней нет
Слов моей судьбы...
Потому спешит
Маленькая тень
Дописать сонет,
Обо всем забыв...

2000 г.



* * *
Как у Бунина: Арсеньев открывает
Страничку желтую какого-то журнала
И в радостном волнении читает:
"Арсеньев Алексей... Стихи. Начало".
Чего - начало? Желтые страницы...
Укол тщеславия в сердце и стремится
Любить весь мир, благодарить за то,
Что есть в нем запахи, цветы и лица,
Туманы, ливни, солнце,
Бог и страх, любовь и грусть...
Мгновение и слово... и пусть,
Пусть... смерть... и снова:
Арсеньев Алексей... Стихи...



Сон

Мне снилось, что пишу
Прекрасные стихи... Хочу запомнить,
Зная, что забуду, когда проснусь...
И рифмы все легки, но наяву так сладостно не будут
Они звучать без глупого надрыва, без пафоса,
без давящей тоски...
В них образы уместны и красивы...
Слова вмещаются в мелодику строки.
В них - таинство изящной простоты,
Рожденное глубинами сознания,
Но разодетой в перья Пустоты
Здесь нет. В них слышится шуршание
Росистых трав. И запахи июля...
Но пробуждение наступает, оборвав
Созвучий нить... Ее найду ли
В напрасном поиске исчезнувших навек
Чудесных ритмов...



Пушкину

Ах, шалун! Снял парик
Прямо в ложе бенуара!
Все опешили - на миг...
Мать сердилась и не даром!
Сидя ноги по-турецки,
Облачившись в архалук,
Он хохочет молодецки,
Сам стихи читая вслух!
Три минуты и готова
Эпиграмма в ваш альбом:
"Одой дерзкою Хвостова
Хоть и морщуся... Ах! Non!
Нам варенца и моченых
Яблок, Даша, принеси!"
Право, в чем-то он ребенок...
Как забавен! Нету сил!
Он к цыганке ездил Тане,
Душу страстным пеньем рвал,
На колени он в рыданьях
Падал, руки целовал...
Шутки он любил и карты
(Правда, в картах не везло)
Фукс - в письме за третье марта:
"В них одно лишь только зло!"
Никогда не дожидался
Смены долгой лошадей,
Уходил вперед, общался
Языком простых людей,
Разговор об урожае
(Будь то баба иль мужик)
Заводил, прекрасно зная,
Что народ хитер, но дик.
Как легко он мог влюбиться,
Но легко охладевал...
"Вавилонская блудница" -
Кареглазый идеал.
В сладострастии Хитрову
В колких письмах обвинял,
И, казалось, Воронцову!
Он смешною называл?
Милый ветреник! Серьезен
Мог быть только в час ночной
В час, когда раздумья, грезы
Становились рифм игрой...

Таня как-то предсказала
Смерть от белой головы ...
Смерти с ним ждала и знала ...
И ее не удивляло
Донесение молвы...

1998г.



Зависть

Он резко отодвинул пунш
И вышел из кофейни быстро...
Как можно слушать эту чушь!
Аплодисменты - в сердце выстрел.
Кричат "браво", но не ему,
И рифмы не его столь легки!
Бежал, противен самому:
В глазах темнело, руки сохли.
Старался тщетно возвратить
Свою уверенность и силу.
Но сердце продолжало ныть...
Волнение дух перехватило.
Бежал от зависти бегом,
Ища счастливого спасенья
В привычном шуме городском,
В пьянящем воздухе весеннем.
Как ненавидел день и час,
Когда услышал эти строки!
Ему ж достались в первый раз
Лишь со стола чужого крохи.
Разбит парад кровавых зорь,
Мерцанья звезд, печальных взглядов.
Почти физическая боль
Вдруг осознать, что гений рядом.
Он отпер дверь. Вошел и встал.
Присел. Вскочил, задернул шторы.
Закрыв глаза, всю ночь лежал
И слушал в полудреме город.



Невесомость слова

Читала вслух сама себе стихи
В огромном доме, чтение прерывая...
Слетаясь к свету, бьются мотыльки,
О запертые стекла ударяясь.
Но стук их крыльев резок в тишине.
Привычно стрелок мерное движение...
Уж за полночь. Как в дивном полусне,
В зеркально - дактилических сцеплениях.
В них - искупление всех моих грехов
И оправдание суетных желаний.
Освобождение от земных оков,
От наваждения слепых метаний.
А дактиль набирает высоту,
В трехстопный ямб преображаясь снова.
Реальнее, чем тихий крыльев стук,
Зеркальность рифм и невесомость слова.

1999г.



Моцарту

Он, говорят, не любил (хотя
это вряд ли) играть на скрипке,
Женщинам фуги дарил шутя
За поцелуи и за улыбки...
Он танцевать обожал, дитя!
Шут, хвастун... Молодой и гибкий
Моцарт Вольфганг Амадей...
Вена... Вечер... Ветер - за окнами.
Сцена пятая. Свечи. Нотами
Полон. Вино горячит. Констанца спит
Рядом, пледом укрывшись... Баю.
Сцена шестая.
Парик попудрить - не забыть.
До блеска туфли чисты.
Ему сегодня надо быть
К Двору Его Величества!
К манжете запонку пришей!
Быстрей, Констанция, быстрей!
Полдень. Полдень. Город полон
Полуденным звоном своих колоколен!
Шумный рынок - скрип ботинок!
Эй, извозчик! Гони на площадь!
Смотри-ка, львы-то, как живые!
Держи, тебе на чаевые!
Эй, доложите поскорей!
Я - Моцарт, Моцарт Амадей!
-Но Бомарше! Он запрещен!
-Ах, это вовсе не о том!
-Своим фривольным "Фигаро"
Пренебрегаете Двором!
-Могу ль ее Вам показать,
Чтоб подозрения Ваши снять?
-Юнцу насколько можно верить,
Как Вы считаете, герр Сальери?
-Интересно было бы послушать, что можно сделать
из столь неблагообразной пьесы?
Изящно сел за клавесин,
Откинув фалды у камзола.
Созвучий нежных властелин...
Как музыкален! Дерзок! Молод!
В своем огромном парике
Он в венской опере блистает...
В партере, в ложах и в райке
Его с восторгом принимают.
С бутылью красного вина
И с перстнем для своей Констанцы
Спешит домой, сходя с ума
От радости... Ему на танцы,
На бал, на маскарад спешить!
Он первым гостем должен быть!
-Констанца!
-Вольфи!
-Я...
-Отец...
-О, нет!
-О, да!
-Конец?
-Конец...
Вена. Вечер. Свечи. Ветер.
Свист за окнами и скрип
Старых ставен. Он оставил
Слабый свет. Констанца спит.
Укрылась пледом. Он - в плену...
Он в плену у Дон Жуана.
Флейты, флейты... Скрипки. Хор.
Звуки мощные органа:
Это входит Командор!
Стук шпор... Хор...
Спит Констанца и сопит.
Старых ставен легкий скрип.
Смерть! Смерть Дон Жуану!
Стук... Так поздно кто-то? Странно!
Смерть! Смерть Дон Жуану!
Скрипки, флейты, снова хор...
Он выходит в коридор...
Смерть... Смерть Дон Жуану!
Я иду... Ключи - в кармане...
Он распахивает двери...
-Добрый вечер!
-Вы, Сальери!
-Я разбудил?
-О, нет!



* * *
Впитываю, словно губка,
Съежившись при этом,
Против воли и рассудка
Слог других поэтов.
Издевалась над словесной плотью,
На нее накинув
Огненные лохмотья
Истовой Марины.
Стали рифмы жертвой неизбежной,
Растянув на талии
Царственные одежды,
Женщины в вуали.
От метафор пористых и быстрых
Зазвучал, заплакал
Палитрою импрессионистов
Голос Пастернака.
Монологом долгим, нескончаемым
С истинным геройством
Появилась и растаяла
Миссис Мэрион Джойса.
Если мир погибнет от возмездия,
То в небесных сферах
Превратятся в новые созвездия
Рифмы и размеры.



Царица Лесбоса

Ты первая посмела описать
Томление телесного желанья...
Ты рифмами сумела передать
Всю сущность человеческого знанья.
И, научив невинные сердца
О чувствах говорить смелее,
Открыла мир для зрячего слепца,
Земная муза страстного Алкея.
Рассыпав пред собою на столе
С твоим изображением монеты,
Вдыхал ночные запахи полей
С тоскою любовался лунным светом.
В чем красота? В чем жизнь? И в чем любовь?
Хотела бы задать тебе вопросы.
Я поняла б тебя почти без слов,
Царица незабвенная Лесбоса.



* * *
Вином запивая устрицы,
На ночное глядя движение,
На парижские шумные улицы,
Он чувствовал опустошение.
Как после любви или скачек,
Он ощущал усталость.
Рассказ написан, а значит,
Чуть меньше души осталось,
В поисках истинной фразы
Катает в руках апельсин ...
Находит ее не сразу,
Кидая шкурки в камин.
К мисс Стайн, не окончив рассказа,
Идет (возле дома d' Orsey)
Наливкой своей - Framboise
Она угощает друзей.
Он говорит о Пикассо,
О Джойсе и Лоуренсе с ней,
И прячет в глазах лукавство
Великий Хемингуэй.

© Ольга Маслова