Ольга Маслова. Из цикла стихов "Зазеркалье"

"Казалось бы. такой вздор - какое-то никогда и нигде не существовавшее лукоморье, какой-то "ученый" кот, ни с того, ни с сего очутившийся на нем и зачем-то прикованный к дубу, какой-то леший [...] Но, очевидно, в том-то и дело, что вздор, нечто нелепое, небывалое, а не что-нибудь разумное, подлинное..."
И.Бунин "Жизнь Арсеньева..."


* * *
Эдварда Гамсуна - во мне,
А ты мой Глан,
И я шепчу тебе вослед:
"Себя отдам".
Леса Норвегии - во мне,
Их красота,
Целуешь грудь мою во сне,
"Как я чиста!"
А пан скукоженный поет,
Смеется он:
Уткнулся головой в живот
И чей-то стон.
То сказка севера во мне
И колдовство ...
"Охотник, догони скорей", -
Зову его.
Как попросить,
Чтоб завязал он башмачок,
Чтоб красоту смог полюбить
Моих он ног?
Смотрю на небо:
Там всего одна звезда;
Что плод запретный не отведал,
Твоя беда.
Тебя при всех я поцелую:
Я горяча...
Ответишь: "Нет", скорей уйду я -
Не отвечай.
Как для него мне стать важней,
Чем вся земля?
Чтоб мог он в мыслях назвать меня "моя"...?

1996 г.



По мотивам романа Дж. Фаулза "Коллекционер"

Полина вошла в его мастерскую.
Лежал на кушетке - не сразу узнала ...
Она, на грубость нарваться рискуя,
Спросила женственно: "Я помешала?"
Вскочил, вдруг очнувшись от звуков органа,
Кругом темнота, и она: "Извините,
Я только послушаю музыку с вами",
А он: "Очень поздно, но все же садитесь".
Пошел мелкий дождик, стуча но карнизу.
И Баха мотивы, и сумерек тени.
Закончилась пленка, и, словно реприза:
"Простите ..." И слышится в этом смятенье
Турецкого кофе чуть приторный запах...
В печали застыли картины и вещи,
Запутались россыпи звездные в лапах
Огромного неба, в пути его млечном.
Спросил очень мягко: "Ну, может, я лягу?"
Сама деликатность - сухая улыбка ...
Глаза как у умного доброго мага.
Молчание - звук оборвавшейся скрипки.
Она бы осталась сегодняшней ночью,
Слились чтобы линии тел наяву,
Чтоб слушать вдвоем шум трубы водосточной
Чтоб прошептать: "Живу..."

1998г.



По мотивам романа Г. К. Гессе "Нарцис и Гольдмунд"

Лизи пришла и принесла
В льняной тряпице ломоть хлеба,
Их эта ночь свела с ума:
Никто из них так счастлив не был.
В гортани пел манящий звук
Под чудной лаской незнакомца...
Он удивлялся силе рук,
Землистых от труда и солнца.
А утром от него ушла,
Вздыхая, не посмев остаться,
И не держал на Лизи зла
Он, обреченный расставаться.
Шел, ощущая аромат
Фиалок, клевера и ветра,
И сравнивая листопад
С волнистой гривою Деметры.
Он познавал на сто ладов
Любовь и совершенство женщин,
Как новым музыкант без слов
Овладевает инструментом.
На танцах шумных изо всех
Безликий образ выбирал он,
Смотрел, как от его утех,
преображаясь, расцветала.
Он знал лишь голод и успех,
Любил весны благоуханье,
Носил в себе первичный грех -
Цену за женские признанья.
Он мог неискушенным быть,
Бесстыжим, страстным, своевольным
Мог нежным, грубым, робким слыть ...
Таков был он, прекрасный Гольмунд.

январь 1999г.



По мотивам романа А. Куприна "Яма"

Ее звали Тамарой...
Она любила запах кофе, весны,
Любила деликатную мягкость гитары,
Любила рассказывать сны...
Она была проституткой.
С улыбкой насмешливой, странною, жуткой...
Утром подолгу сидела в ванной,
Днем ходила на почту, читала плохие романы,
А ночью...
По вечерам,
Перед тем, как гости приедут,
Она подходила ко всем зеркалам,
Ждала, волновалась (особенно каждую среду),
Ждала...
ЕГО звали Сеней.
Он был вор. Красивый цыган, очень смелый.
Он смотрел, как садилась она к другим на колени,
Предлагая за десять рублей свое хрупкое тело,
Смотрел белей простыней.
Он любил эту женщину странную,
Что пела раньше в церковном хоре...
Глаза с зеленцою туманною любил...
Ловил ее в коридоре,
Не мог быть долго с ней в ссоре
И ради нее воровал.
Из материй предпочитала бархат синий...
Искусственные украшения любила,
Когда смотрели ей вслед мужчины,
Ей это льстило.
Она знала немного французский
И врала, что дворянского роду,
В нос говорила по-русски
И плакала в непогоду.
Играла Штрауса, Листа,
Шопена но нотам играла...
Любила читать символистов,
Много спала и мечтала...
Пятнадцатого мая,
Когда зацвела сирень,
Она повесилась, зная,
Что в этот день
Будет осмотр ...



По мотивам Петрония "Сатирикон"

Мальчик кудрявый с корзинкой в руках,
Раб извращенный и искушенный...
Медного перстня увидишь ты взмах,
Тащишь горшок уж скорее зловонный.
Гости, лежащие в ложах своих,
Гладят коленки твои сладострастно...
Голосом тонким поешь ты для них
И прикасаешься к туникам красным.
Губы их смачно колбаски жуют,
Сладким обрызганы маком и медом.
Будто им в жизни неведом был труд,
Будто бы грязным и не были сбродом.
Жены, любовницы праздных повес
Друг перед другом хвалятся богатством.
Вознесены теперь те до небес,
Кто обречен был, казалось, на рабство.
Мальчик кудрявый с корзинкой в руках,
Ты целовал их витые запястья,
Этим готовя империи крах,
Стал разрушения страшного частью.
Блудник, разбивший красивый сосуд,
Стройною тенью ты ходишь по свету.
Что для бессмертного божеский суд?
Вечностью ты и желанием согретый.



* * *
Вы так банальны
В веке двадцатом,
Многоуважаемый маркиз де Сад...
Порок, взлелеянный Вами когда-то,
Измельчал... Превратился в пошлый разврат.
Вцепившись зубами в запретный плод,
Путаясь в голых телах кровавых,
Шокировали вы весь честной народ,
Упиваясь цинично дурной своей славой.
В замочную скважину будуара
Ваших чувственных куртизанок
Не прочь заглянуть сладострастец старый,
В свете держась добродетели рамок.
Мечтали о дьявольских бурных ночах
В глубинах больных своего подсознания
Мамзели в девственных белых чепцах,
Дни проводя в томлении незнания.
Глядели с завистью вслед герцогине,
Той, что вышла шлюхой к матросам.
Кто так небрежно, насмешливо кинет
Перчатку на пол в ответ на вопросы?
Порок недоступный и мучительный
Познали избранные, быть может?
Не признававшие честь и приличия
Настасья Филипповна и Рогожин.
По мартовским улицам энного века
Ходят маркизы и герцогини.
Им все дозволено! Нет запрета...
Умерли Ваши, де Сад, святыни...



Лолита

И вечно по всему лицу - помада,
И в русых волосах - весенний пух,
И руки липкие ее от шоколада,
И глупости, бросаемые вслух...
Она! Узнал мою принцессу сразу.
По тонким ножкам в сетчатых чулках,
По голосу и чуть заметной глазу
Недетской чувственности в смехе и в словах.
Ах, как же врать она любила лихо!
Дурачить и обманывать мужчин!
И для нее всегда был в жизни выход,
И только он был правильный один.
Ее несло в безумный мир фантазий,
Когда жевала горький шоколад...
Не видел гyб прелестней и чумазей,
Тревожнее не знал, чем этот взгляд.
Смотреть любила августовской ночью,
Надев мои большие сапоги,
На млечный путь, сев на манер восточный,
Рисуя в воздухе табачные круги...
Она могла быть неподвижно-странной,
Безжалостно-порочной и смешной.
Она исчезла в мир своих исканий...
Я ждал ее... Я жду ее... Постой...

© Ольга Маслова